преподавательницы.
«Совет» молчал, помечая что-то в своих бумагах.
— Теперь попробуйте сделать из этой сферы три небольших огня и зажечь эти факелы.
Внезапно, на столах преподавателей появились факелы. И он должен разломать этот идеально-ровный круг?!
— Паровая струна, — Кристиан решил снова вернуть его в летающее положение — так думалось лучше.
И что же делать? Сделать так, чтобы он пролетел и позажигал их?! Тогда его сразу же вышвырнут. Расколоть на огни? Но как сделать ровно три…
— Раскол на три, — попробовал он, но со сферой ничего не случилось. Движение ручкой по бумаге его сильно напугало и он чуть было не выронял сферу. Хорошо, хоть этого никто не заметил.
— Раскол, — Кристиан решил просто разъединить её на несколько случайных частей.
В итоге, их вышло четыре. Ну и что ему теперь делать?
Хотя, идея пришла сразу:
— Засушение, — он указал на один из небольших огоньков и тот мгновенно потух. Остальные четыре он с помощью паровой струны перетащил по факелами.
Мисс Гарция, что все ещё стояла, смотрела на него с гордостью через свои круглые очки. Её добрый взгляд был очень приятен и заметно успокаивал.
— Хорошо, мистер Картэр, перейдем к следующему испытанию, — объявила мисс Ирис, — Мисс Гарция, вы можете сесть.
Преподавательница поплелась на свое место, делая свои заметки.
— Третье, и финальное, испытание, это проверка вашего умения держать себя в руках. Мистер Патрсон, ваш черед.
Мужчина вышел из-за своего стола. Сейчас он стал ещё серьезнее.
Он снял ткань с едва заметного при входе зеркала, что, к тому же, было на колёсиках.
— Ты должен глядеть в него ровно тридцать секунд, — начал пояснять он, толкая его, — Именно оно покажет то, что приводит тебя в ярость, заставляет переживать и ненавидеть. Такие качества в бою могут быть как полезны, так и опасны. Поэтому агрессивные дети к Подростковым Стихийным Играм не допускаются.
Когда зеркало было перед ним, он увидел лишь себя: свои светло-русые волосы, серо-голубые глаза, свою рубашку и брюки, свою палочку, свои ноги и руки. Но потом изображение по краям начало туманиться, пока не заполонилось полностью.
— Атилиус, подумай о детях!
У Кристиана по телу прошла дрожь. Он увидел силуэт матери, что был все ещё мутным и сливался с темнотой. Так же, он надеялся, что слышит всё происходящее только он.
— Я же говорил тебе, кто я! Говорил! — теперь это говорил мужской голос, грубый, но слабый.
— Пожалуйста, подумай о них, подумай о наших малютках. Мы бы так много могли сделать вместе, Атилиус. Не совершай ошибку.
— Сильвия, я выбрал свой путь! Воспитывай этих проклятых детей сама!
Кристиан знал, что сейчас надо сдерживаться, но это удавалось с трудом. Внутри него все кипело, как при температуре, а руки начали сжиматься и потеть.
— Но Атилиус!
— НЕТ!
Смутный мужской силуэт толкнул женский, потом раздался вопль. Он был перемешан с женским и с плачем младенцев. Это сильно давило на слух, особенно на слух Кристиана.
Он не мог сдерживаться. Вот-вот он бы разбил это зеркало, если дымка не погасла и не вернула зеркало в свое положение.
Кристиан снова увидел себя. Он ничуть не изменился, не считая глаз, что сейчас горели красным огнем. Да и волосы ненадолго стали рыжее, но вскоре все эти эффекты начали испаряться.
Мистер Патрсон начал отводить зеркало обратно, накрывая того куском темно-голубой ткани. Потом и он начал делать заметки.
Потом мисс Ирис замерла и начала смотреть на ученика изучающим взглядом. Другие люди «совета» заметили это и присоединились.
— Что же, мистер Картэр, — начала главная женщина и прокашлялась, — С первым испытанием вы справились на отлично, второе выполнили, хоть и таким легким способом, третье вы не завалили, хотя можно сдерживаться и лучше. Вы проходите.
Кристиан начал просто ликовать в душе. Но его лицо, походу, выдало все его счастье.
— Зовите следующего, — сказала мисс Гарция.
Кристиан послушался и вышел. Селеста, Паула и остальные в очереди тоже догадались о том, что он прошел.
— Поздравляю! — сказала Паула и по-дружески приобняла его, — Теперь ты, Леста.
— Не называй меня так! — буркнула та, — Поздравляю, Кристиан!
— Спасибо вам! — поблагодарил Кристиан, — Тебе тоже желаю пройти.
Его сестра лишь мило улыбнулась, говоря о том, что иначе и быть не может. Затем она глубоко вздохнула, открыла дверь и вошла.
— Сложно было? — начала интересоваться Паула.
— Не слишком, но попотеть пришлось, — ответил Кристиан, вспоминая последнее задание, — Эти жюри ещё и метод оценивают, бр…
— А кто среди них был?
— Из знакомых нам только мисс Гарция. Потом какой-то хилый мужик, я его фамилию не запомнил, и мрачная тетка мисс Ирис.
— Мрачная, говоришь? У неё случайно нету проблем с левым глазом?
— Признаться, я не разглядывал, учитывая то, что в кабинете было темно. Ты её знаешь, она тоже какая-то крутая?
— Ну, что-то вроде этого. Она сильная и хорошо своей стихией владеет, сейчас она вроде заместитель директора в Илитной Женской Академии, где только старшие классы для истинных дам. Хотя по ней не скажешь, она же революционерка вроде.
— Чего? У вас была революция?! Но когда…
Паула закатила глаза и шлепнула рукой по лицу.
— Кристиан, вот ты сейчас серьезно? — она была явно поражена.
— Да что такое? — возмутился тот, — Если я сказал что-то глупое, то простите, объясните.
— Твоя мать, Кристиан. Она положила начало революции.
И тут он вспомнил все рассказы от Августины в их первый день встречи.
— А, ты про это, — ему стало явно неловко, — Я не знал, что это была прям масштабная революция.
— Я не жила в то время, но говорят, событие такое приличное, — начала рассказывать Паула, — Именно во время начала войны она и умерла. Только никто не знает как, от чьей руки, от чьего заклинания.
— А ты все это откуда знаешь?
— Увидела как-то по телевизору, упоминали это событие. А дальше уже с твоих слов, когда ты рассказывал о встречи с маминой подругой.
Кристиан вспомнил то, что увидел в зеркале, и ему стало не по себе. И все-таки он ещё много чего не знает, и жизнь его матери, Сильвии, все ещё покрыта тайнами.
— Прости, — извинилась подруга, когда заметила изменившееся настроение Кристиана, — Я не хотела задевать эту тему, правда.
— Ты не виновата, — Кристиан отмахнулся и сделал беззаботный вид, — Просто я много чего не знаю о ней, поэтому я и задумался.
— Рано или поздно эта занавеса приоткроется и ты узнаешь то, чего не знаю даже я и Августина.
От этих слов ему стало легче. Все-таки, Кристиану всего тринадцать и для глубоких тайн он все ещё слишком
